Отзыв известного русского критика и публициста Аллы Латыниной об операции на позвоночнике в Израиле

Дорогой Григорий!

Не пугайтесь: это не очередные стенания, а совсем наоборот. Чувствую себя совсем хорошо. Все прошло, включая желудок. Ничего не болит. Сердце тоже. Хожу много, двигаюсь легко.

Начала работать: пишу очередную статью и делаю это в радостном расположении духа. Я даже нашла позитивную сторону в той лекарственной аллергии, которая вызвала у меня отвращение к еде: я похудела на 5 кг и легко влезла во все те брюки, которые перед операцией мне были тесноваты :).

Я безмерно благодарна вам за все те усилия, которые вы предприняли, чтобы организовать операцию у доктора Пекарского. Я верю в то, что вместе с кусочком позвонка и грыжей ушли в прошлое те боли, которые я часто испытывала, к которым я притерпелась, но они все равно угнетали.

Я написала в своем фейсбуке два больших поста по поводу лечения у вас (https://www.facebook.com/profile.php?id=100006722206961).

Это такие две новеллки. Одна — как я летела из Кипра и какой попался санитар в амбуланс (и в самом деле — необыкновенно трогательный мужик, настоящий психолог, даже если на самом деле он просто выполнял инструкцию — ободрить больного), вторая — про доктора Пекарского.

Ниже мы приводим данные посты с разрешения нашей пациентки (пр. Imedical)

Но тут примчались санитары и зафиксировали нас

Я не люблю рассказывать о своих болячках, считая, что это никому не интересно. Поэтому заранее попросила мужа не писать в своем Фейсбуке о моей операции на позвоночнике. «Буду молчать, как рыба,— заверил Леонид. Рыба, однако, заговорила, стоило ей только услышать вопрос, что мы делаем в Тель- Авиве.

И тут произошла странная вещь: полсотни человек, моих близких и не очень даже близких знакомых, откликнулись, а некоторые — в личных письмах — высказали тревогу пополам с обидой: мол, как это я ничего им не сообщила.

Пересматриваю свое мнение о чужих болезнях. И даже рискну поделиться некоторыми ощущениями и впечатлениями о медицине Израиля.

* * *

Если бы боль застигла меня в Москве — я бы позвонила чудесному врачу Сергею Степановичу Картавенко, который уже не раз поднимал меня на ноги в подобных случаях.

Но все случилось на Кипре. Только что бродили по берегу моря и по горам, плавали, радовались продлению московского лета — и вдруг дикая боль в спине. Привычные лекарства не помогают. Уже и сидеть не могу — только лежать и стонать. Ну а дальше — частный госпиталь, капельница, уколы. Сделали МРТ. Предыдущий — совсем недавний, июльский снимок, сделанный в Москве, у меня тоже с собой, и там ничего хорошего. Но ведь не болело же! Но никто не торопится анализировать снимки и ставить диагноз.

Тем временем в неторопливые будни кипрского госпиталя вмешалась дочь. Юля связалась с Imedical в Израиле и потребовала, чтобы туда переправили МРТ. Ответ пришел в тот же день, после консультации с доктором Пекарским: отломился кусочек позвонка и перекрыл нерв. Отсюда — боль. Но это — лишь часть проблемы ( о которой я, к сожалению, знаю давно). Словом, необходима операция, и на сей раз — тянуть нельзя, будет только хуже. Но как долететь? До аэропорта 150 км, сидеть не могу. Кипрский врач пугает опасностями перелета.

От боли — полный паралич воли. Но тут прилетела из Москвы Юля — и все закрутилось. И вот заказана Ambulance, довезли до аэропорта в Ларнаке, усадили в инвалидное кресло ( ой, как больно). Только бы вот высидеть час в кресле самолета, и не стонать громко, дочь не пугать — у нее и так в глазах страх и мука.

В Тель- Авиве,- сообщили заранее, — Ambulance будет встречать нас прямо на летном поле, около самолета. Почему-то ( в сумеречном состоянии сознания, должно быть) я зациклилась на этом «около самолета». Как это — около самолета? — пыталась сообразить. А как я туда попаду? Если трап будет- так я по нему не спущусь. А если рукав- так он же не на поле выходит?

Наконец, приземлились. «О, вот уже и ambuance man здесь»- сказала Юля, увидев санитара.

Один за другим два дюжих мужика вошли в салон, безошибочно угадав во мне пациента. «Алла Латынина-произнес один из них, широко улыбнувшись, как будто увидел дорогого гостя. — Вы не волнуйтесь, сейчас все пассажиры выйдут и мы вас мигом доставим». «Одессит,- подумала я, услышав характерный говор..- Или родители одесситы».

Пассажиры выходили еще долго, санитар, увидев гримасу боли на моем лице, сочувственно спросил: «болит?» Я кивнула, и пояснила: позвоночник.. «Немножко терпеть осталось, сейчас вам помогут», — широко улыбнулся санитар. «Операция послезавтра,- возразила я,- так что терпеть еще сутки с лишним». «Операция послезавтра, а боль вам снимут прямо сегодня,- возразил мой собеседник .

«Сейчас,- недоверчиво подумала я.- На Кипре вон за неделю боль не сняли».

Одессит меж тем, кажется, не собирался умолкать. Он объяснил, что АССУТА — прекрасная больница, что в Израиль едут лечиться не только из России — но со всего мира, что мне найдут хорошего врача, а услышав, что врач уже известен — поинтересовался его именем.

« Пекарский! — повторил он.- Мадам, считайте, что вы уже бегаете! Да Пекарский это не просто хирург, а чудотворец! Тут в одном храме — не унимался он — показывают костыли, оставленные исцеленными. Да если б Пекарский собирал костыли своих пациентов, ему самому дома не осталось бы места!»

Кажется, впервые за последнюю неделю я засмеялась. Во время этого самодеятельного сеанса психотерапии меня как-то ловко выдернули из кресла и переместили на каталку, я и ойкнуть не успела. «Сейчас я вас зафиксирую,- балагурил одессит, поднимая какие-то решеточки и затягивая ремни. « И тут примчались санитары и зафиксировали нас» — удовлетворенно подытожил он результаты работы.

Я уже не морщилась от боли, а улыбалась.

К другому выходу из самолета подъехал трап- что то вроде передвижного лифта, туда вкатили меня и еще двух колясочников, и через полчаса я оказалась уже в больничной палате. Резким контрастом к предыдущей пустынной больнице дверь открывалась, кажется, ежеминутно: укол, кардиограмма, давление, кровь, еще укольчик, а теперь поставим капельницу, а теперь примите это и это. И что вы думаете- прав был санитар. Чем там меня накачали- не знаю, но боль отступила и впервые за десять дней я засыпала спокойно. Передо мной промелькнуло много симпатичных лиц медиков, но я все пыталась вспомнить лицо добродушного санитара — и не могла. В памяти возникала только одна улыбка, висящая в воздухе — как у чеширского кота.

Доктор Пекарский

Когда я узнала, что оперировать меня будет доктор Пекарский, я первым делом полезла в Интернет. Так:

«В соответствии с рейтингом Израильской врачебной ассоциации признан лучшим спинальным хирургом Израиля». «Один из самых известных вертебрологов в мире». «Ежемесячно проводит порядка 60 операций на позвоночнике». Доктор медицинских наук. Научные работы, внедрение новых технологий — ну в этом мне не разобраться.

Оперировал множество росcийских звезд: тут и Плющенко, и Эльдар Рязанов, и Говорухин. Ну, это как раз не слишком впечатляет: модный хирург не всегда лучший. А вот это очень интересно: среди пациентов Пекарского академик Сергей Миронов, директор ЦИТО, директор медицинского центра Управления делами Президента РФ. Один из самых титулованных и влиятельных российских медиков.

Где-то в памяти всплыло его интервью, в котором он объяснял, как много достижений у ЦИТО и как переоценена западная медицина.. Ага- вот нашла: « Время от времени нам приходится за иностранными коллегами переделывать. Нет у меня впечатления, что там какие-то заоблачные выси».

Было бы, конечно, после таких слов, патриотичнее оперироваться в собственном институте, чем ехать в Израиль. Но с другой стороны — кто лучше главного доктора Кремля и главы ЦИТО знает истинную цену хирургу-вертебрологу? Не на словах ( для интервьюера), а когда дело касается собственного позвоночника?

Так что выбор академика Миронова — отличная рекомендация.

Несколько интервью Пекарского на ю-тубе. Впечатление: умница и настоящий профессионал. Никакой позы, но ощущение значительности личности.

…Он зашел в мою палату в семь утра, перед очередной своей операцией. Меня предупредили, что скоро будет доктор Пекарский — и я представила себе картину, как в русской больнице: профессор, совершающий обход, за ним семенит врач отделения, сжимая в руках десяток папок — истории болезни, тут же парочка ординаторов — учеников профессора…

Я дремала, когда услышала что открывается дверь. Это… «доктор Пекарский»,- немедленно сказала я, узнав врача. Получилось в унисон. «А где же ваша свита?»

Пошутили, посмеялись.

Удивительно приятная манера общаться. Никакой позы. Самоирония. На следующий день после операции, зайдя в палату, стал проверять рефлексы пальцев ноги. «Пошевелите пальцами, упритесь в мою руку, а теперь с другой стороны.

-Хорошо,- сказал он удовлетворенно.

-Это что значит? — поинтересовалась я

-Это значит, что ввинчивая шурупы, я не промахнулся.

— А если б промахнулись?

— Тогда бы ничего не шевелилось, — улыбнулся хирург.

Впрочем, «промахиваться» ему не дает не только опыт, но и аппаратура операционной. В своих интервью он всегда делает упор не на своем умении, а на уникальной аппаратуре операционной, позволяющей в режиме реального времени снимать потенциалы с мозга и конечностей, делать КТ прямо во время операции — то есть позволяющей предотвратить те травмы, которые так часты при операциях на спинном мозге. И увы — случаются в ЦИТО, неудачливые пациенты которого, случается, попадают потом на стол к Пекарскому.

А я вот все думаю: если бы выпускник московского медицинского института Илья Пекарский не уехал в 1990 году из Советского Союза — как бы сложилась его судьба?

В Израиле складывалась непросто. Пришлось учиться ( с российским дипломом) еще шесть лет, пробиваться. Стажировки в США, Германии, Франции — везде, где сильна вертебрология. Но ведь теперь — именно он проводит в этих странах показательные операции, у него теперь учатся.

А вот если б пошел молодой врач работать — ну, скажем, в ЦИТО — добился ли он тех же результатов? Таких, чтобы глава ЦИТО оперировался у своего же врача?

Боюсь, что нет. Потому что дело не только в трудолюбии и таланте хирурга, но и в общем уровне медицины, да и в научном климате.

Вот и едут они — умные, талантливые, упорные,- медики, математики, физики — прочь из России. Многого добиваются. За них можно только порадоваться. Но за державу все-таки как-то обидно.

Алла Латынина, Москва